Далеко не о всяком художнике, даже определившемся, достигшем зрелести и мастерства, можно сказать, что ему сопутствует собственная художническая тема. И явные тематические пристрастия, и предпочтение каких-либо жанров не всегда свидетельствуют о цельности творческого облика.
О художниках Закарпатья обычно говорится, что их творчество посвящено изображению и воспеванию родного края, его прекрасной, живописной самобытной природы, его одаренного, щедрого, трудолюбивого народа. Разумеется, это верно в той степени, в какой это относится ко всем художникам, пытающимся богатыми традициями народной культуры. Однако изображение и воспевание, даже весьма красочные и яркие, не всегда однозначны проникновению в существо народного характера и в суть национальных традиций. Все определяют «угол зрения» и «точка зрения», избранные художником — будь то жизнерадостное упоение действительностью или размышление о закономерностях исторического и личного бытия с позиций современных морально-нравственных оценок. В этом смысле интересно проследить пути обретения творческого своеобразия, своей глубоко «личной» темы в искусстве.
Закарпатская художественная школа, представлена в изначальном периоде такими мастерами, как А. Эрдели и Й. Бокшай, продолженная творчеством Ф. Манайло, А. Коцка, А Кашшая, создала прочные навыки и традиции в русле которых начинало работать и следущее поколение художников. Может быть, поэтому у художников Закарпатья общность и схожесть проявляются, на первый взгляд, сильнее чем «необщее выражение» лица.
Владимир Васильевич Микита, мальчиком обучавшийся в основном у А. Эрдели в Ужгородском художественном училище, долгое время испытывал сильное и плодотворное влияние учителя — прекрасного живописца, обладавшего недюжинным колористическим дарованием и безошибочным чувством цвета. Но понемногу появились и стали развиваться собственные, весьма отличные от манеры Эрдели, творческие наклонности. За последние годы, в течение которых Микита не раз участвовал в республиканских и всесоюзных выставках ( а в конце 1973 года большая персональная выставка в Ужгороде), не только определились главные интересы и стремления, но и своя, глубоко личная тема, позволяющая узнать его полотна среди работ других закарпатских художников.
И в портретах, и в пейзажах, и в сюжетно - тематических картинах Микиты весьма ощущается художник, ответственно относящийся к значимости и весомости искусства, его эстетическим задачам. Работы Микиты органически наполнены философским содержанием, они наталкивают на размышления о моральных ценностях, о характере народа в его отношении к природе, и жизни, о судьбе человека.
Сюжетно - тематические картины, посвященные закарпатскому селу, его трудам и дням, радостно исполняемых трудовым обычаям, веселью, проходящему с серьезностью обряда, тяготеют к монументально-декоративным решениям. Полотна «Новости» (1970), «Уборка картофеля» (1970), «Под новый год»(1969), «Свозят сено»(1971) воспринимаются как фрагменты эпопеи сельской жизнью Тематически и художественно они составляют эпическую серию, где почетное место принадлежит крестьянскому труду и его апофеозу— сбору урожая. Композиция, замыкающая живую жанровую сценку, взятую в ее кульминационный момент, чуть обобщенные, несколько статичные персонажи, несложные повествовательные детали, точными подробностями характеризующие действие, немногочисленные цветовые акценты, направляющие внимание зрителя, — общие особенности этих полотен. Было бы странно оценивать их только с точки зрения житейской достоверности, как иногда делается. Мажорное звучание исходящее от этих произведений, вовсе не однозначно изображенной сцене и обусловлено «тайной исскуства», там деятельным отношением к жизни, что поймано и запечатлено художником. Вот, к примеру, сценка «Под новый год». На переднем плане возлежит свиная туша, комичной добросовестностью запрокинувшаяся и задравшая ножки. В серьезной, почти «обрядовой» позе стоят хозяева, приготовившиеся, очевидно, к серьезной миссии изготовления колбас и окороков, из угла с хищным нетерпением тянется любопытная кошка. Сетование по поводу «низменности» и «обыденности» сюжета здесь были бы не более уместны, чем над мужицкой поэмой Денелайтиса или над жанром «грубых» маленьких голландцев. Добрый юмор автора, его взгляд со стороны поэтизирует этот несложный мир простых забот.
В последней картине этой серии « За счастье внука» ( «В сельском клубе» 1972), обратившей на себя внимание на Всесоюзной юбилейной выставке 1972 года, Микита уходит от статического изображения. Художник дает обобщенный коллективный образ современного колхозного Закарпатья. Образ этот выражен кругом вихревого народного танца, куда вовлечены не только танцующие, но все «обрамляющие» и «замыкающие» сцену фигуры.
Братское единство, содружество истово веселящихся в честь новорожденного переданы самим ритмом обдуманной и свободно исполненной композиции. Мотив тесного дружественного круга, коллективности и единства, не раз встречающийся в других работах Микиты, здесь развернут наиболее выразительно. Именно в этом убедительно проявилась современность мышления художника.
Лирическим чувством проникнуты однофигурные полотна. Герои их родственны друг другу. Очевидно, в старом сельском агрономе, выступающем в одном ряду с взращенными им деревьями ( «Дед-садовник», 1968), в старом овчаре с новорожденным ягненочком среди доверчиво окружающих его животных полнее всего выразились пристрастия художника. Старики-«деды», носители доброго народного начала, совести и нравственности, частые герои украинского искусства и литературы. А. Довженко признавался в автобиографии, что в своих фильмах он неизменно выводит «дедов». Он им говорил, что эти «деды» как бы вобрали теплоту детства, они — вроде призмы времени. Нечто подобное могли бы, видимо, сказать и многие другие украинские писатели, поэты, художники. Во всяком случае, «деды» Микиты пленяют именно своей добротой, сердечностью, или слитностью с природой.
Немало типажей прошло перед художником, замыслившим картину о мудрой, всепонимающей старости, о нескончаемости и всемогуществе жизни, о нежности к ее молодым побегам и грусти расставания с ней ( «Ягненочок», 1969). Наконец он напал на старого овчара с необыкновенно добрым, ясным, детским выражением лица. Теплый колорит полутемного овина, фронтальная композиция, фактурная живопись сообщают художественную достоверность простой и почти идиллической, но не сентиментальной сцене. Сентиментальность вообще не свойственна Миките. Его старики добры и сердечны, но мужественные, и порой суровы на вид, они прежде всего без устали деятельные труженики.
Еще в раннем портрете старого верховинского сказочника ( «Сказочник», 1961) обнаружились требования автора к портретному изображению. При непременном сходстве художник и тогда стремился к созданию обобщенного образа крестьянина с Верховины. Полно значительности лицо трудолюбивого, мудрого человека, свершившего все, предназначенное ему на земле. Символичны покоящиеся на переднем плане большие, сильные, роботящие руки, равно как и фон — могучие, сине-зеленые горы, высоко поднимающиеся к небу.
Особняком в творчестве Микиты стоит работа, в которой он воплотил образ уходящего Закарпатья, замкнутого в горестном одиночестве. На фоне несколько условных атрибутов — покосившейся деревенской церкви, накренившегося придорожного креста, «вставших дыбом», смятенных склонов — словно сдвинутая к углу полотна ( «Старый гуцул» 1966). Драматизм передан напряженным ритмом композиции заостренностью рисунка, подчеркиванием линий и контуров.
Совершенно иной эмоциональный строй в портрете матери ( «Моя мать», 1967). Торжественное спокойствие, тихая праздничность исполненных трудов в заполняющей полотне фигуре немолодой крестьянки с маленьким платочком и неярким цветком в руках. И этот будто придуманный «книжный» голубенький цветок, и успокоенность позы, и аккуратно возделанная, огороженная усадьба за спиной женщины создают ощущение устойчивости и сдержанного достоинства. Микита отказывается в портрете от повествовательного, аллегорического комментарии, когда внутренний мир содержания «модели» представляется ему богаче и яснее всякой атрибутики. Портрет известного ужгородского врача Д. Снегурского, может быть показался бы даже несколько стилизированым «под иконопись», если б избранная художником манера до удлинения не совпадала с подлинным обликом доктора. Удлиненные пропорции, профессиональный жест поднятых рук с молоточком невропатолога, мудрая «апостольская голова» с глубоким доброжелательным взглядом «впитывающих» зрителя глаз, запечатленных в поясном портрете, передают атмосферу особой духовности, отличающей изображенного человека ( Невропатолог Д. Снегурский, 1966). Портрет очень точен и в то же время чрезвычайно «картинен» и декоративен благодаря самой постановке фигуры и коричнево-золотистому колориту с тонкими цветовыми соотношениями. При этом среди других портретов Микиты он наиболее психологичен, ибо передает особенности характера, темперамента, личности. Такое счастливое совпадение не так уж часто сопутствует портретисту.
Стремление художника к созданию психологического портрета, к передаче внутреннего мира человека осуществляются не всегда.
Портрет хирурга-профессора А. Фединца ( 1969) написан в широкой живописной манере в обычном кабинетном интерьере и совершенно лишен картинности и декоративности других робот. Художник хотел создать психологический портрет, передающий состояние усталости и пережитого во время трудной операции напряжения. Но и безусловное умение живописца и «будничность» обстановки отчего-то не сообщают портрету одушевленности; достоверность его скорее какая-то житейская, репортажная, больше фиксации состояния, чем образ личности. По-видимому, художнику свойственны иные подходы к человеку, иное восприятие людей и вещей. Можно предположить, что гармоническое «успокоенное» состояние исполненного долга, «просветленность» и деятельное благожелательство ближе ему, чем волнение, возбужденность и порывистость. Не связано ли с этим отчасти и внимание к зрелым, пожилым людям, весь облик которых исполнен особой гармонической завершенностью? По-видимому, художник постепенно преодолеет некоторую «робость», расширит круг портретируемых, подойдет к изображению активных стремительных, страстных, «напористых» характеров.
Пейзажи Микиты ( не говоря о натурных этюдах и акварельных роботах) часто тщательно скомпонованы и построены как символическое изображение закарпатской природы — романтической, изобильной, загадочной. Природа одушевлена. В большинстве пейзажей ощущается напряженный драматизм, застывшее ожидание.
Однажды под живым впечатление лесной прогулки Микита написал «кричащий», почти плакатный эскиз : в голую весеннюю почву с пробивающимися кое-где ростками подснежников впечатаны огромные, зловеще-угрожающие следы подошв («Подснежники», 1964). Размышления о порой бездушном, потребительском вторжении, о непонимании природы, живущей своей глубокой осмысленной, прекрасной и несколько таинственной жизнью, настойчиво овладевают художником. Эти тревожные размышления весьма современны и сообщают его последним пейзажам своеобразный философский смысл ( «Начало весны», 1971, «Зимний мотив», 1973, «Туман», 1973).
Нельзя сказать, что всецелая приверженность своей художнической теме, столь примечательная в искусстве Микиты, до сих пор не влекла за собой известной ограниченности и «избирательности» зрения. Наглядно это представилось на последней персональной выставке, показавшей итоги неустанного, упорного двадцатилетнего труда и развития мастера. Пытливый, ищущий художник он, попав однажды в Литву, не сразу овладел новыми впечатлениями и писал пейзажи «вообще», лишенные своеобразия прибалтийской природы. Свободный в передаче и осмыслении родной, близкой натуры, он вдруг оказался скованным.
Думается, что в Закарпатье это относится не к одному только Миките. Разумеется, чем шире и богаче становится видение художника, тем интереснее и многообразнее раскрывается заполняющая все помыслы собственная художническая тема. Хотя он работает в разных жанрах, по своим пристрастиям Микита, нам кажется, всё-таки портретист. Каждый портрет он замышляет «концепционно», как картину со своей сверхзадачей. В ряду им задуманного еще непочатый край возможностей; люди творческого деятельного отношения к жизни, изображенные Микитой, составят галерею образов героев современного Закарпатья. Нужно думать, что туда войдут не только традиционные для него портреты зрелых, умудренных жизнью, но и образы молодых, в полном расцвете сил и способностей, деятельных и одухотворенных героев современности, которых предстоит еще запечатлеть художнику.
З. Куторга