Каждый живописец волен пред предпочитать в своем творчестве тот или инй жанр, главное — произведение должно быть наполнено смыслом. Счастливая возможность творить, данная художнику природой и условиями жизни, всегда предполагала необходимость общественного служения. Об этом говорилось и говорится сейчас так много, причем в плане констатации существующего и якобы ставшего в нашей художественной жизни всеобщей нормой, что невольно возникает мысль: а все ли так уж благополучно обстоит на самом деле? Не слишком ли часто изречение прописных истин мы, лукавя себя, принимаем за гражданское горение? Не потому ли и в художниках,  искренне и серьезно работающих над сюжетно-тематической картиной, мы подчас  подозреваем коньюнктурные соображения, и не боязнь ли этих подозрений нередко отвращает талантливых мастеров, в том числе и молодежь, от работы в этом жанре?

Есть на свете вещи, о которых художник не может не говорить. История показывает, что художники всегда были неважными философами в прямом понимании этого слова ( не случайно творцы нефигуративного искусства, осознавая смысловую неполноценность своих созданий, любят так много философствовать над ними). Но эмоционально -познавальное объяснение всего сущего в образах материально-зримых всегда было крайне важным для цивилизованного человечества. В искусстве чувство ни в коем случае не должно подавляться вымыслом, как бы прекрасен он не был. Мне кажется, что именно приверженность художника к «извечным», скорее даже не философским, а житейским истинам, убежденность в своих взглядах, чувство добра и любви и, конечно, мера отпущенного ему творческого дара создают произведения, нужные людям. Потому что не было и нет художников, безразличных к зрительской аудитории. Иное дело, что здесь ищет художник. Один что-то хочет сказать людям полезное или доброе, другой ждет от публики оваций. Мне думается, что художник должен всегда ясно осознавать просветительское предназначение своего искусства, а его искренность избавит его от банальности, к выражению каких бы, казалось, простых и обыденных явлений он ни обращался.

Я всегда верил в это, и, видимо, поэтому у меня никогда не возникало ничего похожего на сомнения в целесообразности сюжетно-тематической картины. Для меня это естественный способ выражения моих жизненных впечатлений, пристрастий и представление о красоте, являющейся одной из врожденных потребностей человека: единственная возможность донести, прежде всего до моих земляков — тружеников закарпатской земли, наше общее понимание ее. Максим Рыльский сказал об этом просто и по-философски глубоко: «У счастье нашего есть равных два крыла: цвет роз и виноград, прекрасное с полезным». В полной мере отвечает этой задаче сочетания прекрасного с полезным традиционная сюжетно-тематическая картина, и, по-моему, никакие другие, вроде бы адекватные формы ( диптихи, триптихи и т.д.) ее заменить не могут. Очень часто полиптихи всё-таки напоминают роман с продолжением, которое еще не написано. Традиционная ( иначе говоря, классическая) картина ставит художника в самые трудные и тем благоприятные для ее создания условия, диктуемые реальными ситуациями и наблюдениями, сложнейшими жизненными коллизиями, которые должны быть выражены в исчерпывающе ясной и точной образной форме, но не формуле.

Я родился и вырос в закарпатском селе, и вся моя творческая работа связана с ним, и это мне представляется закономерным — жизнь людей и природу моего края.    

Владимир Микита